Зал для опытов представлял собой светлое помещение средних размеров на вершине башни магов королевского дворца Эквии. Пару дней назад здесь царил беспорядок, но к особому событию, да еще и с визитом самой принцессы Селестии, следовало подготовиться.
Осунувшийся мужчина среднего возраста, одетый в мантию, стоял в окружении магов и ученых. Он не спал уже несколько дней, подпитываемый зельями и магией, наплевав на потребности организма. Впрочем, это тело ему уже было не нужно, а на сон теперь будет очень много времени.
— Ты готов, Иллинор? — произнесла принцесса.
Она стояла на обращенном внутрь комнаты балкончике, рядом с двумя писцами, навострившими перья, и одной художницей, уже спешно творящей эскиз происходящего. Иллинор, взглянув на нее, несколько расправил плечи и приосанился, создав максимально серьезное и ответственное выражение лица, несмотря на огромные круги под глазами и сильную небритость.
Не то чтобы он хотел произвести впечатление, но надо, чтобы картина смотрелась монументально. Как-никак, будущим поколениям ученых вдохновляться достижениями предков, глядя на нее.
Это если, конечно, он переживет процесс.
Или если художница не изобразит вместо него мускулистого голубоглазого блондина.
Иллинор взглянул на приветливо открытый саркофаг. Как только он ляжет туда, крышка закроется, а его плоть со всех сторон накроет пластичный материал голема, разберет на белки и использует их для создания нового тела.
Если подумать, каждая бабочка через такое проходит.
«Архимаг Иллинор Фон Гаусс, первый в мире человек-гусеница» — внутренний голос подсказал название для будущей картины.
Было бы смешно, если бы не было так грустно.
— Да, моя принцесса. — он поклонился, — Надеюсь, я смогу вернуться на службу после процесса.
— Для этого тебе лучше бы оказаться живым, в добром уме и здравии. Не получится — сошлю на Луну. — Селестия улыбнулась, облокотившись на перила и очень внимательно взглянула на верноподданного. — Удачи.
Иллинор кивнул. Принцесса, похоже доверяла его созданию больше, чем он сам. В конце концов, ее, в отличии от себя, он никогда не подводил.
Ему принесли поднос с флакончиком зелья. Оно нужно было для рассоединения разума и тела, чтобы не чувствовать, как голем в саркофаге переваривает его кожу и мясо. Зелье оказалось приятным на вкус, что навело мрачные ассоциации с последней трапезой смертника, ведь обычно алхимичесие зелья — дикая гадость.
Архимаг потеребил застежки на мантии, взглянув на не отрывавшую от него взора Селестию.
— Принцесса, вы не могли бы...
— Не могла бы. — принцесса еще шире улыбнулась, даже не моргнув.
— Но мне придется...
— У меня тоже есть ученая степень, Иллинор. И я, как ученый, хочу видеть эксперимент во всех подробностях.
Иллинор вскинул бровь, пытаясь разобрать, шутит монарх или нет.
Подержав пару секунд зрительный контакт, он понял, что Селестия даже не думает отворачиваться.
«Ну ладно, миледи. Вы сами этого хотели.»
Не отводя взгляда, он дернул завязку, и сбросил с себя мантию.
Художница, ойкнув, быстро взглянула на принцессу, и, кажется, хотела что-то спросить, но передумала, и, помедлив, вновь замахала кисточкой.
Принцесса сохранила зрительный контакт.
Сначала.
Потом ее улыбка пропала, а взгляд, не доверяя периферийном зрению, все-таки сполз вниз.
В зале, и так очень тихом в научных целях, казалось, прекратились вообще все вибрации воздуха.
— Архимаг, что вы себе...
— Побочный эффект зелья. — быстро сказал Иллинор, все еще пристально смотря в глаза принцессы.
А вот она зрительный контакт возвращать не собиралась, и, кажется, немного покраснела.
— Иллинор... На нем мантия висит. — голос Селестии перешел на шепот.
— Ну, я думаю, мы нашли еще одно применение для этого рецепта.
Принцесса, изменившись в лице, набрала полную грудь воздуха, видимо, чтобы что-то сказать...
Легкий ветерок прошелся по комнате и окончательно сбросил мантию на пол.
Единственным звуком в зале осталось бешеное шуршание кисти художницы о бумагу.
Писцы синхронно поседели.
Маги, похоже, вообще навсегда разучились дышать.
Но не принцесса. Принцесса, медленно выдохнув, вернула лицу спокойное царственное выражение.
— Я обдумаю эту мысль. — уголки ее рта вновь дернулись легкой улыбкой, — Начинайте.
Фон Гаусс развернулся и на негнущихся ногах подошел к саркофагу.
Не от страха, впрочем, зелье вызывало онемение по всему телу.
А вот закрывавший створки саркофага маг был вполне напуган.
— На твоем месте я бы не торопился отсюда вылезать. — шепнул он архимагу, — Шутка. Удачи. Мы в тебя верим.
Исчезающего в саркофаге Иллинора проводила улыбка и слегка встревоженный взгляд принцессы.
Подождав, пока тьма окутает его тело, он закрыл глаза.
...
Свет прорвался сквозь веки, пробуждая ото сна. Иллинор обнаружил себя среди залитого солнцем бескрайнего поля в траве по пояс.
Напротив него стояло высокое, тонкое серое существо без лица и с гребнем на голове.
— Здравствуй, голем, старый друг. — напел Фон Гаусс на мотив известной песенки, — Как дела?
— Начинаю процедуру отделения мягких тканей. — произнес холодный голос.
Тело Иллинора взмыло в воздух, а руки раскинуло в стороны. Голем выпустил когти и подошел к нему, вонзив их в грудную клетку.
«Что за идиот кодировал индуцированные сны? — подумалось Иллинору, — А, ну да. Это был я.»
Он, разумеется, не чувствовал боли. Сон под действием зелья нейтрализовывал физические ощущения, но смотреть, как твои руки и ноги по частям исчезают в чреве твоего же голема — то еще зрелище. Однако райские кущи с девами нежными создавать внутри саркофага не было времени, болезнь могла добить его в любой момент. Можно было бы заняться этим прямо сейчас, пока его расчленяют, но в этом уже не было смысла, особенно когда...
Голем вырвал Иллинору глаза, и тьма вновь окутала его.
...
Архимаг Иллинор Фон Гаусс вновь оказался среди бескрайнего поля.
Голем уже находился внутри него. Или он оказался снаружи голема, как посмотреть.
Хотя, технически, его мозг был внутри искусственной оболочки, так что на самом деле это голем был снаружи.
«Я — лук. Многослойный, как лук. Архимаг Иллинор Фон Гаусс, первая в мире гусеница-лук. — подумал он, — Только не гусеница, а куколка. Скоро — имаго.»
Иллинор-имаго смотрел на него из зеркала. Это значило, что как минимум на уровне разума слияние произошло успешно, и сейчас голем демонстрировал ему его будущую внешность.
Внешность не радовала. В саркофаг-то входил тощий и изможденный болезню мужчина средних лет. А вот кто выйдет, оставалось за ним. Второе рождение открывало воистину безграничные возможности.
Иллинор выдвинул из-за задней стороны зеркала абак.
Его отражение застыло на месте.
— Голем, слышишь меня?
— Да.
— Не начинай перестройку внешней оболочки. Мне надо внести коррективы.
— Да.
Несколько раз коснувшись изображения в зеркале, он, словно, скульптор, немного поправил черты лица и фигуру. Чуть острее скулы, сузить ноздри, губы потоньше, убрать лишний жирок...
Теперь из зеркала на него смотрел еще более тонкий и нездоровый мужчина с серым цветом лица.
К тому же, вообще не похожий на него.
— Нет, сброс.
Он задвинул абак и снова его выдвинул. В зеркало вернулась его нормальная внешность. Иллинор наобум передвинул несколько костяшек.
В отражении появилась женщина-тролль.
— Так, нет, сброс. Надо проще быть. Не такая уж дурная у меня внешность.
Он отрегулировал цвет лица, вернув ему здоровый вид, и сбросив десяток лет возраста. Нарастил немного потерянных от болезни мышц. Конечно, можно было стать тем самым голубоглазым блондином с кубиками пресса и горообразной спиной, но это было бы совсем нечестно. Надо идти другим путем.
Потерев подбородок, он коснулся ушей в отражении и вытянул их, заострив кончики. Потянулся пальцами к глазам, но остановился и предпочел изменить их костяшками на абаке. Позволить кому-то в рамках эксперимента вырвать ему глаза он мог, но сам заниматься этим не хотел.
Серые глаза с мешками сменили желтые, хищные, с вертикальным зрачком. Последним штрихом он удлиннил волосы до плеч.
Иллинор вгляделся в нового себя, повертев отражение в зеркале. Ну, учитыавя, что выходить ему тоже голым, стало куда лучше.
— Голем, остановимся на этом. Сделай такое тело. Сколько времени мне еще здесь сидеть?
— От шести часов до суток.
— Тогда усыпи меня до конца процесса.
...
Тьма вновь расступилась, и из саркофага вышел молодой рыжий парень, зажмурившись от яркого света.
Новые зрачки среагировали как положено и уменьшились, сократив чувствительность.
Комната была пуста.
— Нет, ну я обиделся. — буркнул Иллинор и залез обратно в саркофаг, хлопнув крышкой.
Жаль, никому театральность момента оценить не удалось.
Посидев внутри и обдумав эту мысль, он снова выбрался наружу.
Свет опять ударил по расширившимся в темноте зрачкам.
Как-то так себе день начинается.
— Эй, народ! Есть тут кто-нибудь? Мне срочно нужно обсудить роль трансгуманизма и ксенофилии в становлении магических искусств!
Из угла комнаты раздался смешок.
Иллинор резко обернулся, но не увидел абсолютно никого в пустой комнате.
Шестеренки в голове, скрипнув, выдали решение.
— Селестия, я знаю, что ты здесь, можешь снимать невидимость. — вздохнул он.
— Что вы себе позволяете, молодой челоек! — принцесса, хохоча, возникла в зале, — Как вы обращаетесь к монарху!
Фон Гаусс хотел доходчиво и кратко разъяснить, как надо обращаться с таким монархом, но вместо этого только сильно нахмурил брови. Селестия нахмурила брови в ответ. Гляделки продолжались некоторое время, прежде чем Иллинор сказал:
— Я теперь могу вообще не моргать, даже не пытайся.
— Ты хам, Иллинор! А я монарх!
— Я тебя старше на двенадцать лет.
— Неправда, мне, мне... Больше тысячи!
— А еще ты беленькая единорожка.
— Я тебя ударю. Или на Луну сошлю. Или ударю так, что на Луну улетишь!
В уголках ее глаз заблестели слезы, и она отвернулась, утерев их и шмыгнув носом.
— Принцессы не плачут, Селестия Ная Эквия.
— Я не плачу! Это потому что я долго не моргала!
— Когда глаза пересыхают, носом не шмыгают.
— Я волновалась, дурак! — принцесса оглянулась, поискав, чем можно кинуть в нахального архимага, но, не найдя ничего, запустила магическим снопом радужных искр, которые Иллинор тут же отпарировал воздушным щитом. — Я бы тебя обняла вообще, но ты голый!
— Можешь тоже раздеться, мне не жалко.
— ХАААААМ! НА ЛУНУУУ!
— А где все, кстати? Сколько меня не было?
— Катапульту готовят, чтобы тебя на Луну запустить! И тебе все равно, потому что ты еще тысячу лет проведешь в темнице! НА ЛУНЕ! На самом деле у них экстренный совет по поводу упавшего барьера.
— ЧТООООО?!
Принцесса довольно захихикала.
— И ты даже можешь туда успеть, только оденься для начала. Я одежду принесла.
Ставни окна в башне вдруг пробило мощным порывом ветра. Он прошелся по комнате, вырвав мантию из рук принцессы, и вынес ее в противоположное окно.
— Ой, какая незадача.Окна надо лучше закрывать, вы же тут простудитесь все! А мне надо срочно бежать, я на совет опаздываю! С одеждой что-нибудь придумаешь, ты же архимаг! Пока!
Развернувшись, Селестия спешно выбежала из комнаты.
Иллинору очень захотелось обратно в саркофаг.
Полянка с травой была куда спокойнее этого цирка с понями.
Но все же было отрадно видеть Селестию, которая пришла повстречать его лично. Немногие могли похвастаться столь близкой дружбой с принцессой, протянувшейся через десятилетие.
Он выглянул в окно, надеясь, что мантия зацепилась за какой-нибудь сучок или гвоздь, и ее можно выцепить обратно. Но разумеется, ее нигде не было видно.
Надо и впрямь плотнее окна закрывать, а то на такой высоте у моря действительно сильно дует, постоянно конфузы случаются, то сейчас, то перед саркофагом...
Стоп.
В голове Иллинора загорелась маленькая искорка догадки, за секунду разрослась и заполнила всю голову, налив щеки красным.
Пару меяцев назад он лично обучил принцессу невербальному заклинанию порыва ветра.