Зелгадис, кажется, уже привык моменты откровенности с кем бы то ни было принимать за слабость, а выглядеть слабым он ненавидел всей душой. И не это ли было его роковой ошибкой, которую он, даже так обжёгшись, до сих пор не изжил? Щепетильный во многих мелочах, туго понимающий юмор, не выносивший, когда над ним смеются, даже по-доброму, химера и сам иногда понимал, как глупо себя ведёт, но остановиться не мог. Замкнутый круг, стесняясь, он раздражался на самого себя и на других, и оттого только ещё больше стеснялся.
- Спасибо, Мираделла, - негромко, почти шёпотом, проговорил Грейвордс, явно ощущая себя не в своей тарелке и чувствуя, как от её прикосновения у него пунцовеют щёки и уши. Нда, всё становилось хуже и хуже с каждой секундой, но прекратить смущаться не мог. Осознав всю ироничную комичность ситуации, Зел даже усмехнулся, - Извини, что распустился. Я... Давно ни с кем так не говорил, - осознав, что уже очень давно не видел никого из друзей, с кем можно было бы пообщаться вот так запросто, Зел совсем загрустил. Ну, точнее, как загрустил... Плакать по любому поводу, жалея себя, он, конечно, не умел, но взгляд потускнел и как бы вновь обратился вовнутрь, а не на собеседницу, а лицо приобрело такое выражение, что на паперти ему, пожалуй, подали бы пару-тройку монеток, - Ничего не нужно делать, но благодарю... Мне нечасто предлагают подарки, - и снова он улыбнулся, и снова, даже помимо его собственной воли, улыбка вышла печальной, - Даже не помню, когда это последний раз было, - он не стал говорить, что так и хранит до сих пор напульсник Амелии. Внушает себе, что не хочет любить и что не достоин любви, а хранит. Как будто не хватает духу взять и отказаться от мечты полностью. Изображать равнодушие... В этом ему равных очень давно не было. Каменный - он и есть каменный, но даже камень можно подточить, что уж говорить о человеке, даже бывшем. Он уже понимал, что это с ним на всю жизнь, до самого конца. Другой Амелии не будет. Никогда.
